отрывок из новой книги. Лимб.

 Работа в чистилище

Итак, я продолжала скупать антиквариат и устроилась на работу ростовщиком, оценивала и принимала золото, в т.н. русском гетто, на улице каменная, в полуподвальном помещении, напоминающем бронированный сейф. Pawnshop с английского переводится еще и как бездна, лимб, ад. Так что я устроилась на работу в чистилище. В Таллине есть пивнушка у Нигулисте под названием Пыргу, что тоже переводится как ад. Вонючий подвал с кованой мебелью и картинами демонов и темных миров на стенах. И с распятой скрипкой в темном зале с красными фонариками. Массажные салоны не то чем они кажутся. Эскорт услуги. Пиво сидисука, прошивка кокоса. Химические анализы канализационных вод выявили большое содержание кокаина и марихуаны в моче и кале. В моче и кале Ефремова нашли много гашиша и водки.

Я живу в измерении пятерок, реже шестерок и семерок, разбиваются машины, свет, проникая в низины, режет глаза. В этой ганзейской деревне есть ли вера в чудо? И верят ли в чудо люди, несущие к нам в ломбард свои личные вещи ради кайфа, ради пустоты…Да, наверное, мы не пели в унисон с окружающей действительностью. Несмотря на то, что здесь моя родина, мой внутренний инструмент «не звучал в стране чужой». Я будто звучала здесь по-иному, чем все, и у меня был другой внутренний ритм. Ощущались пустОты, хотя и в Москве я почувствовала эти пустоты, они словно щупальца расползались по миру — щупальца лихоимства, щупальца Маммоны, щупальца лжи, сбившиеся напрочь ориентиры и стрелки компаса. Но несмотря ни на что солнце продолжало уверенно светить в спину на пике своего возхождения. Десантура вечного юга, молочные берега, медные реки.

Работая в лавке ростовщиком я проникала в суть вещей, я чувствовала стоимость каждой вещи, словно бы душа вещи открывалась мне навстречу. Это тоже было из области пятерок, символизирующих переход духа в материю. Ну и из области саби, просветленного одиночества. Познав сущность, побывав в стране мертвых и пожив в пещерах бессмертия на подступах к ангельскому миру, погуляв по святым горам, теперь вот я продолжала проникать в материю и двигалась от центра к периферии. Либо же продолжала оставаться в центре вращающегося колеса. По пути домой на асфальте я нашла веточку дуба, символ дуба мамврийского, под сенью которого Авраам оказал гостеприимство Троице, пришедшей к нему в виде трех путников. Эту веточку я положила у иконы Троицы, купленной когда-то давно в Троице-Сергиевой лавре.

Часы на Домском соборе пробили 3 раза – значит три четверти часа. Я съела на завтрак желток, как и вчера – фермерские яйца размера XL с ярко оранжевым желтком, купленные на Центральном рынке. Говорят, его скоро снесут и сделают что-то новомодное, стильное, более удобное и функциональное. Хотя куда уж более функционально – ларьки, прилавки, навесы.

А вообще вещи часто могут сказать больше, чем сами люди. В основном, вещи идеальны, ну или почти идеальны, а люди нет. Я нахожу отраду в красоте старинных вещей. Меня манят ряды старьевщиков и развалы кирбутургов. Я нахожу покой там, где на первый взгляд царит хаос, а поодаль, в тиши старые вещи, наполненные нездешним смыслом, ждут своего счастливого часа, или ничего уже не ждут, пребывая в отрешенности идеального бытия вне времени. Хорошая вещь открывается навстречу истинному ценителю, тому, кто сможет узреть и воспеть ее красоту. Суть вещи, душа мира открывает себя хранителю времени, который вдохнет новые смыслы в набившую оскомину запыленную вечность.

Молекулярные запахи - rain смешивается с warm oxygen. За окном дождь и запахи. Ветка сирени, Тоомпеа, скамейка у Линдамяги с видом на Каарли кирик, часы которой бьют полдень.

Неоново фиолетовый вечер. Небо низкое, ласточки летают, крутится подсвеченное колесо обозрения. А потом солнце падает в море. Белые ночи, граница ночи так тонка, словно зеленый луч разрезает небеса глади воды.

Лето почти достигло своего апогея, Пасхалия и Троица закончились, закрылись врата неба. И снова как много лет назад эта земля начинает являть мне то тут, то там свое истинное лицо – через образы падших людей, через мутные глаза беспамятства, через выклеванных мертвых птиц на тротуарах.

Клиентами ломбарда были в основном люди с зависимостями, не бережливые, прожигатели судьбы. Один клиент закладывал, перезакладывал, выкупал раньше, переплачивал проценты, снова закладывал на месяц, выкупал в тот же день. Среди постоянных клиентов — хитрый красавец евхаритский, ловелас в годах Цуккер, молодой помешанный на игре Ложкин, хозяева давид и голиаф. Крупная женщина, курносая, даже симпачитчная, но очень потрепанная жизнью, нырнула в пруд в одежде и с телефоном. «Отмечала день ВДВ. Разбила голову. Деньги нужны, супа наварю. В детстве мама заставляла есть, желудок растянут. Пырнула его ножом. Мой новый бойфренд молодой, все искал рычаги, чтоб меня контролировать. Я сама нарвалась. Назвала его пидорасом» Наверняка страстная, быть может казачка, крупные руки, с грязью под ногтями. Когда выпьет, становится ведьмой. А вот и пришли они вместе с её бойфрендом. Такой настоящий мужик, в капюшоне, с эстонской фамилией. Красивый. Достаточно сильный, чтобы хотя бы отчасти держать эту женщину при себе. У неё психолог, нарколог. И она все время его провоцирует, не даёт расслабиться. Так у них водится, у настоящих женщин. Летает высоко. В почете у местных бандитов. А еще среди постоянных клиентов вечно извиняющийся, похожий на сморщенный гриб курносый Прокопьев. Многие стесняются, когда приходят в ломбард, будто оправдываются. «Опять забухал». «Мне до получки». «Я обязательно выкуплю». Да даже если не выкупите, ломбарду это только на руку. Я стараюсь поддержать словом, взглядом этих людей. Я немного разделяю их горе. Я сама была когда-то такой. С перегаром ввалиться, заложить серьгу, чтобы опохмелиться. Мне приходится не осуждать этих пропойц. Эти люди лишены высокомерия и самомнения и они мне больше по душе, чем мнимые праведники и чистая приглаженная псевдоэлита, напоминающая роботов. Эти люди, в основном все клиенты ломбарда, осознают свое падение, благодарят, угощают конфетами, им приятно, что я помню их имена. Вписаны ли их имена в книгу жизни? Когда-то человек давал имена всему живому. Вернее, он называл сокровенное имя живой души.. И душа откликалась с любовью. Мне говорят, что я красивая, хорошая. Отчасти. Я принцесса. Иногда жрица. 

Да, в русском гетто, как и во всем Таллине многие сидели на алкоголе и веществах. Хотя многие сидели и на здоровом образе жизни, на спорте. Интересно, они думают, что в раю есть фитнес центры? Или что рай только для красивых и успешных?

Свой дом, лодка, машина, собака, сад, цветы, вид из окна. Наверное, я все еще иногда жалела о потерянном наследстве, о том имуществе, которое по праву могло бы быть моим, но ушло с молотка и пропало, ах если бы не…множество факторов. Вершу ли я правый суд? Или правый суд – это милость?

Для меня отдушиной в этой земле забвения всегда являлась первозданная природа, - валуны доледникового периода, хотя и замки и сакральные учреждения позволяли не забывать о своем бессмертии, напоминали о детстве, проведенном в тихом уголке райского полуострова. А еще я нашла карту на асфальте, когда мне было довольно плохо, грустно, по пути на работу в ломбард. Меня привлекло сияние звезды на оранжевом фоне, я подняла карту, перевернула и прочитала следующее: «Вы душа вечная, бесконечно малая, сияющая подобно звезде, точка света. Вы покой, чистота, любовь, счастье, сила, знание и блаженство.»

Искрится, журчит речка Пирита на солнце. Горит зеленая свеча с ароматом лимона на могиле , герань, слезы – день рождения папы, лесное кладбище. Я все еще расплачиваюсь за отца. Немного, и уже не так тяжело как раньше. Я уже реже, почти что никогда, в целях экономии, не попадаю в измерения ада, не спускаюсь в подвалы, не покупаю крепкий эль, не угощаю им троллей. И запах человеческих испражнений не преследует меня и не напоминает о грязи этого падшего мира. Во втором ломбарде, где я изредка работаю, заменяя начальника, так вот там оказалась выставленной на продажу картина святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, человека, сподобившегося озарений, ученого, нестяжателя, аскета. Рыцарь Божией Матери, под его защитой я когда-то провела ночь в теплом дровяном сарае на Северном камино. Лил дождь, у меня не было денег, и я заметила его икону над входом в частный двор под цифрой 7. Я зашла и увидела дровяной навес, теплый и сухой, пахнущий детством, который укрыл меня от дождя до утра. А еще оказывается Св. Игнатий был баском, а северное камино в начале проходит через страну басков.

Несмотря на ветер и холодные ночи балтики, яркое майское солнце и бурное цветение создавали ощущение летнего курорта, со всей его непринужденностью и суматохой. И будто бы даже ветер приносил эхо, отдаленный гул зазывных восточных базаров. А тем временем пират входил в светотени послеполуденного зноя, так отчетливо запечатленного на стенах старого города, в морские ворота и направлялся на балтийский вокзал. Где я купила – нет, на этот раз не дюжину свежих устриц, а пару старинных мельхиоровых ложечек и медную вазочку, а также рыбу у уже знакомого продавца из Хаапсалу. Жизнь искрилась и бурлила.