отрывок "возвращение императора"

Да, возвращение императора состоялось.. Но куда дальше, куда теперь? До 1 мая все страны закрыты на карантин. Коронавирус, моровое поветрие. Я без работы. Трачу кредит. Долг мой растет. Немного висит над головой тучка беспокойства, мысли о том, что кредит надо отдавать. Нужны заработки. Нужна хоть какая-то стабильность.

Сегодня ждет меня дорога в Печоры сквозь концентрические круги паники из-за распространяющегося коронавируса. Впервые за три месяца я покидаю окольцованный город. Все тот же сад, все то же печорское небо в звездах, пещера мертвеца, огонь в печке. В тишине внутренней кельи продолжать свою невидимую работу по созиданию вечного человека. За несколько дней я возрождаюсь духовно, омываюсь и вхожу во врата спасения. И Христос смотрит на меня как раньше любящим взглядом, и Богородица окутывает омофором материнской любви и тепла, и любимые святые и Прп. Васса Псково-Печерская – первая насельница мужского монастыря. Все иконы возвращаются домой.

Поезд ехал из Пскова в Москву через Великие Луки. До Лук мы практически были одни в вагоне с одной милой молодой дамой, и сразу нашли общий язык. Все было просто и понятно и хорошо. Разговорившись, оказалось что мы еще и живем неподалеку.  Я стала рассказывать о парке. «Два родника. Один облагороженный, другой дикий.» Самое смешное, несмотря на то, что это  был номинально один и тот же парк, оказалось, что такой парк есть и по одну и по другую сторону шоссе. И с каждой стороны по два родника. «Один облагороженный, другой дикий». В Крылатском такая же картина. Парк Сетунь раскинулся в долине одноименной реки, которая течет далеко на восток. Когда-то в реке этой водились бобры. Кроме того, что мы жили неподалеку друг от друга с попутчицей, у нас был еще целый ряд общностей. Безработица, долги, мысли о переезде и продаже квартиры. Мы обе владели 1 комнатными квартирами примерно одной стоимости. Но мои долги были поменьше, хоть понемногу и росли день ото дня. Мама Юли, так звали попутчицу и новую знакомую и соседку, переехала во Псков, а я часто ездила в Печоры псковские, ставшие моей духовной родиной. Я всегда подумывала о том, чтобы осесть там навсегда, писать книги, заниматься рукоделием, молитвой. Приезжать надолго к дяде был больше не вариант, мы не общались и хотя у меня все еще были ключи, я чувствовала себя нехорошо от мысли о незаконном вторжении на чужую территорию. Пусть даже эта территория была мной воскрешена и очищена, я не была владельцем. Мне нужно было что-то свое. В Луках как всегда село много народу. И будто и не бушевала никакая пандемия. Бабушки ехали в санаторий, кто-то транзитом через Москву и на юг. На дворе к кризису и обвалу рубля добавились суровые меры по пресечению распространения коронавируса. Количество пострадавших по всему миру не было таким уж большим, даже скорее ничтожным и реакция СМИ и политиков и государств на происходящее была просто чудовищно несоразмерной реальному положению вещей. Магазины, рестораны, предприятия были на грани банкротств, эти меры, а не коронавирус сам по себе наносили огромный ущерб жизням людей и экономике государства. Такая накрученная паника была причиной разбитых судеб, невыплаченных долгов, люди теряли работу, не спали ночами, будущее было туманным и неясным. Ясным было только одно – мир никогда больше не будет прежним. И на фоне всего этого светило солнце с резким переходом с ночного мороза к нагревающемуся дню. Холодное утро и зябкий вечер. Мы гуляли с новой знакомой на ее стороне заказника. Парк там был больше похож на лес, ландшафт был более интересным, гористым, много мостиков. Вода в источнике была солоноватой на вкус. Еще на пике этого массового помешательства и вирусной информационной атаки я стала снова владеть черно белыми клавишами. Мои руки стали меня слушаться. И пусть весь мир катится в тартарары, я буду играть свою музыку.

Заговоренная ветрами, песками, лесами, вопиющей зеленью вечной весны, чьей-то любовью, проклятая, простившая, отпустившая, заговоренная прощением и благодарностью, убаюканная дубами, музыкой сфер, вошедшая 2 раза в одну реку, я вернулась с конца земли. «От конец земли к Тебе воззвах». И сила в слабости, и победа в любви и фортуна в благодарности. И зелень, море зелени смывает время.

Просыпается природа, летят журавли по чистому небу. Ноет под ложечкой от любви ко всему живому. Через черно белые клавиши я соединяюсь с душой мира, анима мунди. Количество зараженных в Москве растет. На неделю всех отправляют в принудительный отпуск. Все общественные места, включая парки закрывают. На улицах пусто. Люди уехали на дачу и сидят по домам послушно. В парках правда народу довольно много, люди просачиваются через не главные входы. Воюют со стражником, просят пропустить. В России народ беззаботный, не очень дисциплинированный. Главный призыв марта «сидите дома». Есть небольшая вероятность, что в землю врежется астероид. Я открываю сезон белого вина на бульварах. Город подернут дымкой, завис в мареве ожидания, тревоги, неведения. Мир никогда больше не будет прежним. Город затих словно перед бурей. На небе молодой месяц и яркая звезда. Я будто отмечаю начало конца, начало весны, отмечаю бессмысленность бегства, неложное упование. Слишком много птиц этой весной из-за аномально теплой зимы и изменения климата. Природный дисбаланс. Слишком много скворцов. Во времена пандемии выживут только любовники: влюбленные, смелые, центробежно спокойные. В ситуации угрозы есть 2 крайности: излишняя показная беспечность и паника. Я выбираю серединный путь.

Под покровом трезубца (из новой книги)

Засветило солнце, и улица зазвенела, заискрилась, зазвучала, звуки парили расслабленно над поверхностью кутерьмы, над поверхностью пробуждающейся земли. С Маросейки открывался вид на сталинскую высотку, вид сверху, иногда удавалось поймать взглядом улетный кадр, когда в прорезь спасоглинищевского переулка заглядывало солнце и заливало его. Быть может свет этот был связан с невидимым присутствием Бога, Шхиной,  - на этом переулке стояла старейшая московская синагога. Через дорогу на огороженной площадке юноши матюгаясь играли в баскетбол. Не знаю были ли эти юноши евреями или просто учились или жили по соседству… В принципе матюгалась вся Маросейка. Особенно на пятачке у макдоналдса творилось что-то неладное. Вечером из-за скопления молодежи по тротуару было невозможно ходить. Молодежь тусила – курила, бухала, болтала, ругалась. Колобродила. Короткие штаны, шапочки, кроссовки, торчащие голые ноги в зоне лодыжек. Мешковатый берлинский стиль. Хипстерня. Я не знала, чем жили, чем дышали эти люди. Они не были мне очень интересны. И хоть им привили уважение к старшим, и они не приставали с просьбами, веяло от них немного чем-то грубым, угловатым даже агрессивным. Каждое утро по пути на работу я встречала одного и того же иудея в кипе, в черном, спешащего по направлению к синагоге или уже оттуда. В очках, лицо его казалось мне знакомым. Я пару лет назад видела его в баре в переулочках тверской, он громко обсуждал варианты заработков, полулегальных с каким-то финансовым аналитиком. Ничто земное евреям не чуждо. Работала я в подворотнях Маросейки, в старом доме. Подворотня была обоссана, в ней ошивались странные элементы, все бухали, и курили. В соседнем подъезде с нами расположился магазин Гнездо совы – таро, магия, амулеты, заговоренные на успех камушки, травы, рога, копыта. В нашем же подъезде на первом этаже было несколько офисов – антикварная лавка, торгующая иконами и соцреализмом, холи скин (который у меня всегда ассоциировался с холи смок), и еще пара контор с непонятными вывесками. На последнем этаже был дешевый отель старая москва и эзотерический центр серединный путь. Секта. А в нашем пространстве сдавались кабинеты для психологов. Все было вполне прилично, пристойно. Я работала администратором, менеджером. Логотипом компании была ручка двери, а вместо замочной скважины – трезубец Нептуна. Конечно, это было не случайно. Люди моря, люди Атлантиды оставили свою традицию на Путях святого Иакова. Передали ее тамплиерам и монахам бенедиктинского и цистерцианского орденов, а те в свою очередь запечатлели ее в камне, в архитектуре храмов и монастырей.  Символ трезубца часто встречается в орнаменте церквей, раскиданных по Путям Сантьяго. Гусиная лапка, напоминающая трезубец, считается символом тамплиеров. Во многих католических храмах можно увидеть копию медных колонн Яхин и Боаз, которые стояли при входе в разрушенный храм Соломона, построенный Хирамом. Впоследствии эти колонны всегда фигурируют при постройке масонских храмов, в них входят на пути к свету, пройдя очищение 5 первоэлементами.

В пространстве под покровом трезубца, во втором пространстве, расположенном рядом с особняком Морозова с ракушками Сантьяго, состоялась моя первая презентация книги и была прочитана лекция о святых древних дорогах. Народу было мало, раз два и обчелся. Но действо было совершено, и презентация ознаменовала собой начало этапа возращения к людям. Фотография Сантьяго с книгой, сделанная на Виа Франчиджена, явилась символом лекции. «Твои Слова свет стезям моим». Да не подвижуся во век.

Одна приятная дама, кинезиолог, купила почти все напечатанные небольшим тиражом книги.

Я немного влезла в кредиты – купила себе цифровое пианино. Банк, который назывался «Черная кошка», принял меня на работу фриланс копирайтером.

Предстояла встреча с инструментом. Он ждал меня. И уже не щемило так под ложечкой от одиночества. Его будто бы и не было.