Хорошо забытое старое

Иногда новая любовь это хорошо забытая старая и может войти в одну и ту же реку тот, кто умер и воскрес и может еще раз войти в реку тот, для кого реки стали сестрами а волки братьями на древних дорогах в заснеженных альпах ноября. Вот уже седьмой год каждую осень я вспоминаю Турин, начало ноября, начало долгого Пути под звездами в одиночестве. Начало пути пилигрима, Альпы. Святая осень. Святое умирание. Ветра несут меня на крыльях свободы и любви. Открыты все двери. И все те кто далеко, они близко. Ибо в сердце полыхает огонь. И пусть один глаз как черная бездна, другой огоньками гипнотизирует, завораживает, манит всех, кто посмотрит в него. (Другой закрыт челкой, чтобы не пугать.) На первой волне темноты я парюсь в бане. Плаваю в бассейне. В большие окна бассейна видно качающиеся на шквальном ветру деревья и косой дождь. Я лежу в бане. Я закрываю глаза и вижу всполохи огня. Огонь согревает меня. Когда мы выходим из спа, неожиданно на улице тихий теплый вечер. Будто нас накрыло омофором любви и заботы. На работе солнце сентября играет на деревянном столе и светит сквозь деревянные жалюзи. Я работаю вот уже какой день без выходных. Наверное я не пойду никакое Камино в этом году. Хочется иногда все бросить и умчаться в Москву. Зачем, к кому, почему? Но с другой стороны мне начинает нравиться спорт.

И каждый день в месяцеслове память святого, с которым как-то связана моя жизнь, ее страннический этап. Тысячи дорог, паломничеств, обителей, реликвий, мощей. Осенью Таллин становится очень европейским, Скандинавским, приглаженным ветрами и штормами, немного даже ураганами, и пустым, безлюдным. Я люблю шторма. Это моя стихия. Любуюсь волнами с пирса у горхолла. Прохожу по призрачным улицам старого города. Ветер играет музыку. Вдруг с небольшим временным интервалом меня будто ошпаривает своей силой и нереальностью мысль сначала о чьей-то смерти, потом о рождении. Куда бы я ни приехала всегда рождение и смерть. Персонифицированно, и тогда пронимает до самого нутра. Тайна рождения и смерти. Моя подруга, мои подруги и вдруг вот у них рождаются дети. Проходя по улице Йые вспоминаю Олега, умершего от инсульта. Моего великовозрастного крестника, отца младшей племянницы. Свидетеля моих и таллинских и московских вьюг. На улице Йые, когда я сорила деньгами и тратила полученное наследство, я ненадолго снимала синюю квартиру на улице Йые. И мы там жестко тусили. Приплыл еще сумасшедший финн Киммо. Кокс, публичные дома, виски и коньяк рекой.

А сейчас учебные полеты нато в мирном эстонском небе. Соседи долбят в потолок. В белорусии продолжаются мирные акции протестов, люди свергают власть, а она не свергается, игумен Сергий отлучен от церкви, день Усекновения главы. Природа готова к новому жертвоприношению и к новому соблазну. На жертвеннике курится еще одно лето, воспетое поэтом, вписанное в анналы бытия. Мой огромный стержень, моя степенная сосредоточенность, делают небо таким близким, таким родным. И в свете несмелого осеннего солнца видятся всполохи твоего огня, твоего света. И в этом свете мы вместе.